Соль и сахар - белая смерть. Лес и водка - зелёные друзья.
12 сентября погиб наш собак, наш Ингольф. Глупо, как и положено подростку: выскочил из ошейника, помчался в речку, располневшую из-за дождя, потерял дно и захлебнулся. Так странно писать «помчался», когда знаешь, что мчаться он уже не может..
Я не собачница и никогда бы не завела собаку добровольно. Но так получилось, что у нас был Ингольф, а мы были у него. А теперь его нет. И я помню, как он улыбался, вот правда, улыбался, ей-богу, и рад был всегда, искренне, как ребёнок. Он любил играть, бегать, купаться, хрумкать вкусняшки и дружить. Вот это у него лучше всего получалось — у Ингольфа было много друзей.
Саша иногда говорил с ним, как со взрослым, а я осаждала: ну он же, как ребёнок, который никогда не вырастет и не поступит в институт, чего ты от него ждёшь? Теперь он действительно не вырастет и никогда не состарится наш Ингольф. Мы как будто не уберегли дитя. Он не заслужил такого финала. И никогда бы не смог заслужить.
Так получилось, что у меня не было возможности проститься с телом, и сознание периодически бросает в мир, где это всё неправда и такого не может быть. Саша видел. Саша раздавлен. Он смотрит в сторону потухшими глазами, морщины на лице стали глубже. Когда я вспоминаю, как он рыдал — впервые при мне — сердце разрывается снова и снова. Он просил выбросить все Гошины игрушки, поводки, миски... Я не могу. Я соберу всё и отнесу в приют.
Очень трудно отрешиться от всех «если бы», наползающих на любую мысль. Невозможно не притягивать за уши всё, что происходит вокруг, к тому, что уже произошло. Не винить себя. Надо как-то жить дальше. Надо съездить собрать игрушки, в которые наш Гоша никогда уже не будет играть. Сделать так, чтобы Саша смог хотя бы заходить в собственную квартиру.
А мне остался шрам на левой руке. Однажды мы с Ингольфом повздорили и даже подрались. И он расписался на мне когтем на память. Я касаюсь шрама. Я помню, Гоша. Прости нас.